| |||
|
Возможность обнаружить что-либо новое об обстоятельствах дуэли Лермонтова с Мартыновым в наше время весьма незначительна. Достаточно тщательно изучено окружение поэта, его биография. Каждое новое свидетельство, что говорится, на вес золота. Остается только сожалеть о том, что в свое время не были глубоко исследованы пятигорские архивы, погибшие в период оккупации города гитлеровцами. И все-таки не все потеряно. Жизнь способна преподнести самые невероятные подарки.
Новые свидетельства об обстоятельствах дуэли, не имеющие себе равных по полноте описания, лежали, оказывается, долгие годы в рукописном отделе Государственного Исторического музея -- в фонде видного литератора и педагога Януария Михайловича Неверова. Имя Неверова, думается, должно попасть в поле зрения лермонтоведов. Документальных данных о знакомстве Неверова с Лермонтовым нет, хотя достоверно установлен факт знакомства с поэтом ближайшего друга Януария Михайловича -- Станкевича. Некоторое время Лермонтов и Неверов учились вместе в Московском университете. Мог Неверов встретиться с Лермонтовым и после 1831 года. Андрей Андреевич Краевский, издатель "Отечественных записок", был хорошим приятелем Януария Михайловича, равно как и князь Одоевский, вручивший Лермонтову последнюю записную книжку. В Ставропольской мужской гимназии, директором которой Януарий Михайлович был назначен в 1850 году, он ввел ежегодный конкурс гимназических сочинений. Их темы разрабатывались и утверждались при непосредственном участии Неверова. Характерно, что многие из них связаны с творчеством М.Ю. Лермонтова, его "кавказскими" произведениями. Так, тема конкурсного сочинения осетина Иналуко Тхостова -- "Кавказ по Марлинскому, Пушкину и Лермонтову". Интересно, что выдержки из этого сочинения, будучи опубликованы в одном из номеров "Отечественных записок", вызвали своеобразную полемику, ибо, отдавая должное оригинальности суждений юного исследователя, автор обозрения выражал недоверие, что горец достиг такого совершенства в русском языке. Благодаря этой полемике, мы сегодня можем с достаточной достоверностью судить о характере сочинения Тхостова. В частности, отметим, что гимназист, признавая высокие художественные достоинства "Кавказского пленника" и "Героя нашего времени", вместе с тем отмечает европоцентризм в изображении горской женщины Пушкиным и Лермонтовым. "Изобразить верно характер черкесской женщины нет никакой возможности, -- отмечает Тхостов, -- не только русскому писателю-туристу, но даже людям, постоянно живущим в кругу горцев. Чужая даже соседям, она недоступна любопытным наблюдениям постороннего. Но, положим, что нам удалось познакомиться с каким-нибудь семейством, и мы имеем случай наблюдать за хозяйкой дома или за ее дочерью, даже и в таком случае мы мало успеем, потому что при гостях черкесская женщина все равно, что сама она в гостях. После таких непреодолимых препятствий невозможно требовать от Пушкина, Лермонтова и Марлинского верного изображения кавказской женщины. Портреты, встречаемые в их повестях настолько верны действительности, насколько верен портрет, снятый художником по рассказам". Традиционно из лучших сочинений составлялся рукописный альманах, один из которых -- "Елка" -- и был преподнесен Неверову в 1853 году гимназистами VI класса. В этом альманахе в "Дневнике" Петра Дикова и содержится описание событий, предшествовавших дуэли, и самого поединка. Кто же такой гимназист Диков? Насколько можно доверять его записям? От кого, наконец, он узнал о подробностях событий? 2 Петр Диков приходился племянником Василию Николаевичу Дикову, о котором в "Лермонтовской энциклопедии" говорится следующее: Диков Василий Николаевич (1812-1875), знакомый Л., ногайский пристав, поручик, впоследствии генерал, жених (1842 -- муж) А.П. Верзилиной. В экспромте "За девицей Emilie" (11,252) который приписывается Л., назван "дикий человек". Есть сведения, что Д. вместе с поэтом и Н.С. Мартыновым вышел из дома Верзилиных 13 июля 1841 и оказался свидетелем вызова на дуэль". Дополнительные изыскания позволили установить, что в 1850 году В.Н. Диков в чине штабс-капитана занимал должность городничего Пятигорской городской полиции, а впоследствии являлся приставом Калаусо-Саблинского и Бештовокумского народов, кочующих в Ставропольской губернии. Ставкой приставства был аул Карк (имеются и другие варианты написания топонима: Кирк, Кырк, Корк). В Кавказских календарях регулярно упоминается брат Василия Николаевича -- Алексей Николаевич Диков. Последний был весьма бедным человеком, долгое время служившим комиссаром Екатериноградского центрального карантина Кавказской карантинной линии. По его настоятельной просьбе в 1847 году младший сын Петр был зачислен в кандидаты для поступления в благородный пансионат Ставропольской губернской гимназии на казенное содержание. Как установлено краеведом М. Коршуновым, отличавшийся острым живым умом юноша в 1855 году вошел в состав кружка вольнодумцев, которым руководили преподаватели гимназии Н.И. Воронов и Е.А. Нарбут. Кстати, Воронов впоследствии станет профессиональным революционером, связным Герцена по доставке в Россию изданий Вольной русской типографии. О кружке гимназист Червинский донес инспектору гимназии В.Н. Терзиеву. После долгой переписки с попечителем Кавказского учебного округа бароном А.И. Николаи было решено не выносить сор из избы. Нарбут подал в отставку, Воронова перевели в Екатеринодарскую гимназию, а четырех членов кружка, в том числе и Петра Дикова исключили из учебного заведения. Таким образом, рухнули надежды талантливого юноши поступить в университет. Сохранившиеся документы не позволяют установить точную причину смерти (13 янв. 1856 г.) Петра. Было ли это самоубийство или тяжелая болезнь, сказать трудно. Несомненно, из этого талантливого юноши обещал выработаться настоящий литератор, о чем свидетельствуют его записи, включенные в рукописный сборник "Елка". Одна из глав "Дневника" -- "Аул Кирк" включает описание дуэли М.Ю. Лермонтова с Мартыновым. Не исключено, что именно Неверов натолкнул юношу на необходимость собрать сведения о последних днях жизни великого поэта. По крайней мере, это предположение представляется нам вполне вероятным. Записи были сделаны Петром скорее всего в 1852 году во время летних каникул, которые гимназист провел у своего дяди. В таком виде "Дневник" публикуется впервые. П. ДИКОВ ДНЕВНИК 1 1. Публикуются наиболее важные фрагменты дневника АУЛ КИРК Вчера я приехал в аул. Он лежит в верстах в 25-ти от Пятигорска. Дорога к нему идет через немецкую колонию Шотланку. Порой ровная и гладкая, а большей частию каменистая и неровная, она украшена прекрасными и разнообразными видами. Подошва Машука огибается ею, и за поворотом открывается прекрасная панорама Пятигорска. Далее лес -- под гору и в гору, ухабы, рытвины и в заключение -- довольно скверный яр, где красуется зеленая лужа, вероятно, следы дождей, но, может быть, здесь и пробивалась когда-нибудь речонка -- питомец тающих снегов. Когда наш тарантас медленно поднялся на гору, от этого болота открылась славная картина колонки Шотланки, и гладкая поляна раскинулась далеко. После часовой езды я увидел аулы. Маленькие домишки их кажутся издали ульями. Мне были давно знакомы аулы, но я с любопытством глядел на все, что только встречалось моим взорам. Высокий минарет пред низенькой дрянной саклей господствовал над всеми строениями. Мы въехали в аул, нас встретила стая дворняг и толпа почти нагих мальчишек. Из сакель выглядывали молоденькие, иногда хорошенькие девушки, безобразные бабы, мужчины кланялись... Народы, обитающие здесь, называются Бештау-Кумскими, они мирны, не воинственны и занимаются успешно хлебопашеством. -- Где же наша ставка? -- спросил я у моего спутника. -- А вот... Я взглянул... Беленький, довольно красивенький домик стоял на ровном месте. В четверть версты от него раскинулись два больших аула. Этот дом называется ставка пристава. Мы въехали во двор и слезли у крыльца этого дома. ТОТ ЖЕ АУЛ Раннее утро. Багряное солнце выкатывается из-за горизонта, теплые лучи его озолотили степь. Воздух напоен ароматами цветов и зелени. Я с жадностью вдыхаю его свежие струи, которые вносятся в комнату через растворенное окно. Пробежал вчерашние строки. Этот дневник в гимназии заставил меня часто переноситься в мирный аул. Но, увы! Мы сейчас его оставляем и едем в Пятигорск. Верховые лошади наши готовы... Из аула, сверх чаяния, мы выехали ровно в пять часов пополудни... Прекрасна природа посреди широкой разгульной степи. Я с жадностью глотал ее свежий воздух, глядел на нее и любовался дивными картинами. Но вот полуденный жар стал погасать, и длинные тени ложились от строений. В это время мы выехали из ставки. Нас конвоировал один молодой здоровый казак. Переехавши мутную Куму, проехавши два соседних аула, мы выехали на небольшую возвышенность, и здесь перед нами потянулась широкая степь; там мелькали хлеба, скошенные и съеденные саранчою, а вдали, куда ни кинешь взор, аулы и аулы мелькают и пестреют. Мы ехали медленным шагом, и ранние сумерки застали нас при въезде в немецкую колонию Шотланку. Славная колонка! Дома беленькие, чистые, и выстроены очень порядочно, и совсем не похожи на станичные, дрянные куреньки или хаты линейных казаков. Церковь, что, конечно, относится к чести поселян, очень хорошенькая. Нужно заметить, что эта колонка во время курса чрезвычайно полезна всем пользующимся и здоровым приезжающим, и жителям, потому что доставляет овощи, сыр, масло, домашних животных, одним словом -- это хутор Пятигорска. Кроме того, туда почти каждый день ездят блестящие кавалькады "en picnigne"1 и там, у мадам Рошка2, они находят приют, обед, чай, кофе, различные фрукты, прекрасные букеты. Конечно, все за хорошую цену. Сады и огороды окружают колонку... От колонки дорога опять тянется по лесу. 1. На пикник (фр.). 2. Принято написание -- Рошке. "Однако темнеет, поедем скорее", -- сказал мне путник, и мы поскакали... В лесу, на протяжении дороги от Шотланки до Пятигорска, стоят несколько дневных и ночных постов, поэтому дорога совсем безопасна. Лес стал редеть, дорога пошла лучше и ровнее. На западе я заметил комету, она была тускла, как звезды в осеннюю ночь. Проехавши несколько минут шагом, мы поскакали снова. В глазах все у меня пестрело, предметы мешались, мы скакали полною рысью. ПЯТИГОРСК Право, мне грустно, и не шутя. Разлука с родными сжигает мое сердце. Много, много несвязных мыслей бродит в голове моей. Вчерашняя дорога оставила на душе тяжелые впечатления. Вечером, окончивши дневник мой, я лег спать, но мне чудились страшные грезы: я видел двух врагов, которых жизнь зависела от полета одной слепой пули. Страшно раздавался в ушах моих роковой выстрел, и хладный, бездушный труп -- боже мой! -- бездушный труп поэта лежал на сырой земле. Лежал, и не было там ни одной души, которая сжалась бы от тоски и хладное тело омочила слезами. Лишь одно лицемерное сочувствие окружало, быть может, священный труп, сосуд великой поэтической души... Над гробом последнего из наших усопших братии должны замыкаться уста злоязычия... слово мира и прощения должно сопровождать отдание последнего христианского долга, а тут, быть может, чей-нибудь дерзкий язык проговорил: "Ну! Теперь уже не будет над всеми насмехаться, поделом тебе!" Я говорю, что, может быть, было это. Было, было оно, ибо я слышал и теперь речи, отягощающие священную память поэта, и я был в аду. Если бы меня пытали, мне было бы легче, я страдал бы только телом, но тут грусть, тоска, ужасная злоба и досада терзали мою душу, и язык мой непрестанно порывался высказать всю грозу души. Я убегал суждения о Лермонтове, но желание узнать о нем что-нибудь, запечатлеть это в моей памяти побудили меня слушать, слушать и мучиться, и записать слышанное, пока живы те люди, которые видели и знали его и могут сказать о нем; умрут они и с ними умрет драгоценная тайна. В 1841 году Лермонтов во время курса был в Пятигорске. Квартировал он на краю города, под самой Машукой. Место прекрасное! Весь город внизу расстилается разнообразным ландшафтом. Вдали серебряной нитью прихотливо тянется Подкумок, а тут, куда ни взглянешь, стоят горы, из-за них выглядывают горы, всюду горы! Вблизи гора, Вдали гора, И на горе Гора с горой. Облака, одевающие иногда Машук, стелются по поляне, отделяющей эти пограничные домишки Пятигорска от самой Машуки. Старичок Чилаев помнит Лермонтова. Домик небольшой, с палисадником. Несколько дерев -- вишен, яблонь -- растут в палисаднике, и ветви их врываются в окна. С боковой стороны его бывшей квартиры стоят несколько высоких яблонь и груш. Из ворот идет поляна к Машуке в лес. Воздух здесь свеж и не засажен серой, как в некоторых других частях города. Вот бывшая квартира поэта! Наш дом стоит в соседстве с этим домом, но прежде, в то время, на нашем дворе был другой дом -- генерал-майора Верзилина. Они разделялись одною каменной стеною. И в этом доме квартировал Мартынов. Говорят, что Лермонтов с Мартыновым были сперва друзьями (может быть, только с виду). Мартынов бывал у Лермонтова в доме довольно часто, они были соседями. Но чаще всего сходились они в доме генерал-майора Верзилина, который был тогда наказным атаманом линейных казаков1. В Пятигорске Лермонтов знакомых имел немного, а потому большею частию проводил время в доме Верзилиных. Здесь были три молодые девицы, только что выпущенные из института. Кроме того, этот дом в Пятигорске был домом высшей аристократии. Здесь Лермонтов был хорошо принят и убивал большую часть дня. Он здесь обедал, пил чай, танцевал и ужинал. Каждый день дом был полон гостями. Гремела музыка, и молодые кавалеры и дамы непременно составляли кадриль... неслись пары, музыка не умолкала, и веселились часов до двух утра. Лермонтов был первым кавалером на этих вечерах и танцевал без устали (нужно заметить, он танцевал, как мне говорили, довольно легко и грациозно). Здесь, во время этих танцев, он был очень весел. Остроты и самые злые сатиры сыпались на танцующих. Он ими убивал каждого, и против яда его насмешек ничто не могло устоять. Лермонтов смеялся над всеми и всем. Даже в доме, где он был так радушно принят, он говорил иногда колкости, и молодые девицы ссорились с ним (конечно, как всегда ссорится их прекрасный пол -- шутя). Но Мартынов именно был щелию, куда он сыпал без умолку свои насмешки или колол Мартынова. Если (что бывало очень часто) они сходились в доме Верзилиных, и было здесь большое общество, Лермонтов не позволял Мартынову сказать ни слова или после каждой фразы ставил его в такое положение, что тот краснел и умолкал невольно. Здесь Лермонтов ловил каждое его слово, взвешивал и одурачивал, и все это мгновенно... Эта история повторялась всегда, Лермонтов своими сарказмами преследовал Мартынова ужасно. Говорят, что часто после подобных сцен Мартынов, возвращаясь уже домой, дружески говорил Лермонтову: "Я прошу тебя, Лермонтов, чтобы ты перестал шутить надо мною в обществе; я даю полную волю твоему языку издеваться надо мною; но ради дружбы -- где хочешь -- дом |
| Поделится мнением |
